Поначалу Алекс попытался скрыть, насколько шокирован моим сообщением и насколько сильно мне сочувствует. Он обращался со мной, как и прежде, мы все так же вместе тренировались и болтали. В один прекрасный день я отважился спросить у Алекса, смогу ли научиться боксировать. Хотя мы уже хорошо знали друг друга, я опасался, что он посмеется надо мной.

– Отличная мысль! Я буду давать тебе уроки по боксу и самообороне, – тут же согласился он. – Поскольку твои зрительные способности крайне ограничены, ты – отличная мишень для злоумышленников. С этим мы и будем бороться. Представь, что некто напал на твое кафе.

Об этом я и сам уже думал. Бокс привлекал меня по нескольким причинам, не только из спортивного интереса. Лаура уже зарекомендовала себя талантливым телохранителем, но с крепким мужиком она одна не справилась бы.

Обычные тренировки мне не подходили: получать тумаки один за другим – невелика польза. Алекс разработал специальную программу с учетом моих ограничений, но щадить меня не стал. Он колошматил меня, как грушу, я был весь в синяках, но тренировки приносили свои плоды. За это я был безмерно благодарен моему новому другу. Алекс – прирожденный боец. Он ждал, что и я пойду на все. Выдержка – вот что нас объединяло.

Алекс поддерживал меня и в работе. Он не делал из мухи слона, а просто звонил и спрашивал, ездил ли я уже на рынок. «Нет, еще руки не дошли», – отвечал я, и он предлагал встретиться вечером, чтобы сначала съездить за продуктами для бистро, а потом потренироваться.

Нередко он заглядывал в Le Filou по ночам, пил пиво и помогал мне подсчитать выручку.

Тема рака для меня была закрыта раз и навсегда, я никогда не касался ее. Многие считают, что такой опыт нужно долго и нудно пережевывать, ходить по группам поддержки и психотерапевтам, мусолить все это в голове. Но я другой. В клинике я получил парочку полезных советов, которые постарался внедрить в свою жизнь, как то: регулярное питание, достаточное количество света (кто работает по ночам, а днем спит, должен следить за тем, чтобы не возникало дефицита света, иначе можно заболеть). В остальном я поступал так, как мне нравилось и как сам считал нужным. Я уволился из гостиницы. Несмотря на то что постоянное место работы гарантировало мне бесперебойный заработок, я предпочел бистро. Оно приносило доход, на жизнь хватало, да и Лауре не приходилось работать круглосуточно. Да и десять процентов зрения угрожали быть разоблаченными. Тогда я не отдавал себе отчета в том, что потеря зрения – ключевая причина увольнения, но где-то на уровне подсознания знал это.

Дела в бистро шли настолько хорошо, что на Рождество 1995 года мы даже сообщили своим работникам о повышении зарплаты. Я усовершенствовал складскую систему, иначе организовал работу бистро, провел инвентаризацию, с чем помог мне Алекс. Все было в порядке. Единственное, что выводило меня из себя, – это обследования, связанные с профилактикой рецидивов. Каждые полгода я должен был являться в больницу, где проверяли, не образовались ли новые опухоли. Возвращение в отделение «Последний путь» было чистейшим стрессом. Жуткая атмосфера, тошнотворные запахи, присутствие смерти – я не умел справляться с этим. Вечером меня отпускали домой, не сказав ничего конкретного, что значило: «Мы позвоним, если что-то не так». Потом я напивался до потери сознания. Но это случалось только раз в полгода. В остальное время я чувствовал себя счастливым и довольным. В Новый год я, Лаура и Алекс с оптимизмом смотрели в будущее.

Спустя несколько недель мое физическое состояние ухудшилось. Сначала появилась слабость, но я уже научился не обращать на это внимания. Потом я начал терять вес. Меня часто рвало. Я неделями пропускал тренировки. Однажды вечером, вернувшись с работы, Лаура нашла меня на постели задыхающимся, не в состоянии сказать ни слова. Через несколько минут санитары погрузили меня в карету «Скорой помощи». Я потерял сознание.

Когда я очнулся, из локтевого сгиба левой руки торчала игла, правой рукой я нащупал капельницу.

– Привет, я – Сали. У меня рак яичка, – представился я соседу по палате. – А у тебя?

– У меня не рак. У меня камни в желчном пузыре, – ответил растерянный мужской голос.

– Это не корпус 11А?

– Нет, 5Б – внутренние болезни, – ответил сосед.

Меня замутило, в голове проносились кадры из фильма ужасов. Я был убежден, что рак вернулся, а меня по ошибке привезли не в то отделение. Я надавил на кнопку экстренного вызова. Вошла медсестра.

– Что здесь происходит? Почему меня не поместили в онкологическое отделение? – накинулся я на сестру.

Она не могла ответить ничего вразумительного. Сказала только, что вчера меня без сознания, с температурой под сорок доставили в отделение интенсивной хирургии. Эта информация ничего не прояснила. Потом я снова потерял сознание. В следующий раз открыв глаза и увидев, что меня вкатывают в операционную, я не понял, сон это или явь. Отгадку я нашел лишь вечером, узнав на своей шее старого знакомого – ЦВК. Рядом с кроватью стояла капельница. Все указывало на рак. И я в третий раз потерял сознание.

Утром я услышал, как несколько докторов что-то обсуждают у моей постели. Во время операции посредством эндоскопа с камерой они исследовали, что происходит в моем организме. Результат этого видео-сафари – рака нет, зато есть панкреатит и жидкость в легких.

– И что это значит?

– Состояние критическое.

Врачи объяснили мне, что поджелудочная железа участвует в жизненно важных процессах обмена веществ. Иначе говоря, если орган откажет, смерть гарантирована. Антибиотики, которые мне вводили через ЦВК, пока не подействовали.

В следующие несколько дней через ЦВК меня не только накачивали лекарствами, но и поили и кормили, поскольку сам я не мог делать ни того, ни другого. Первые дни напомнили мне, как это было несколько лет назад, когда я лежал с раком. Высокая температура ослабила меня настолько, что я не мог пошевелить и пальцем, не то что встать. Больные вокруг меня ели, пили, смотрели телевизор. Я был один на один со своими мрачными, спутанными мыслями и мучившей меня жаждой. Только через несколько дней температура начала снижаться, постепенно уходила жидкость из легких. Наконец вернулась способность ясно мыслить. Вместе с тем усиливалась моя воля к жизни. Радуйся, что в этот раз не рак. Борись, покажи, на что ты способен, подбадривал я себя.

Дважды меня навещали мама и сестра. Я был рад повидаться с ними и расценил наше свидание как добрый знак. Лаура и Алекс приходили ко мне каждый день по очереди. Алекс часто засиживался допоздна, пока ночная сестра не выгоняла его. Господи, сколько тем для разговора у нас было! И всякий раз мы поражались, насколько похожи. При каждой встрече я хвастался Алексу своими успехами. Сначала я продемонстрировал ему, что могу пусть и шаткой походкой пройтись по палате. Он приветствовал меня, как победителя марафона. Мы вместе ставили цели на следующий день. Скоро я вышел в коридор в обнимку со своим трехколесным товарищем – стойкой с капельницей. Свое незамысловатое искусство я показал Лауре. Она хлопала в ладоши и кричала: «Сыграйте на бис!» В ответ на ее овации я низко кланялся. А когда она провела меня в палату, я пообещал, что скоро снова буду рядом с ней. Дома и в бистро. Везде, где должен быть.